– Ну, знаешь, такие таблетки, какие принимают, чтобы всю гадость из организма вымыть. Расслабительные.
Я отворила дверь в спальню Гэвина по ту сторону коридора и заглянула. Сын все еще спал, лежа плашмя на спине поперек постели так, что голова его свешивалась с края. Поза никак не удобная, но я даже не собиралась перекладывать его обратно на подушку: велик риск разбудить еще до того, как я выпью кофе. Тихонько прикрыв дверь, направляюсь на кухню, возвращаясь меж тем к разговору с Дженни.
– По-моему, ты имеешь в виду слабительное, – говорю я, вздыхая. – И оно всамделе не предназначено для промывки всего организма. В каких, черт побери, статьях ты только вычитала такое про храп?
– В «Гугле», – отвечает она. – Значит, тебе известно, что это правда. Уговори Картера испробовать это и можешь отблагодарить меня шоколадом, когда все сработает.
Я замираю на пороге кухни от того, что встает перед моими глазами, не в силах даже сложить из слов ответ на ее вопрос, что Картер, хоть все мозги из него напрочь вытряси, скорее всего, храпеть не перестанет.
– Так я позвонила спросить, у вас ли еще Дрю. Вчера вечером, когда из кондитерской уходила, я получила от него сообщение, что Кот-в‑Шляпе велел ему провести ночь у вас. Понятия не имею, что это значит, но, коль скоро мне одной вся постель доставалась, то я и без забот была.
Вчера после того, как девчонки помогли мне справиться с громадным заказом на шоколад и печенье для сегодняшней свадьбы, все мы разошлись по домам. Гэвин уснул прямо в машине, так что, добравшись домой, я пошла по коридору прямо к его спальне, минуя кухню, а потом сама улеглась в постель рядом с храпящим Картером.
Не знаю, радоваться мне или нет, что этой картины я не увидела вчера вечером: на спине, разбросав руки-ноги в стороны, лежит Дрю. Спящий. НА МОЕМ КУХОННОМ СТОЛЕ. Задница его покоится как раз на том месте, куда я ставлю солонку с перечницей.
– Да, он все еще тут. Я сейчас прервусь, чтоб наподдать ему по заднице, – говорю я Дженни, подходя к столу и держа телефон зажатым между щекой и плечом, а потом обеими руками со всей силы толкаю спящего. Его расслабленное тело легко скользит по столу и грохается на пол с другой стороны.
– Не бей моего медвежоночка! – заходится в телефоне голос Дженни.
Обхожу стол и останавливаюсь у головы Дрю. Смотрю на него, начинающего стонами подавать признаки жизни.
– Е-мое, я что, всю ночь на полу проспал? – вопрошает Дрю, открывая глаза и обращая взгляд с пола вверх, на меня. – Могли бы и сообразить, ковер на кухне постелить вместо деревяшек. На этих досках спать совсем неудобно.
Дрю со стонами перекатывается на четвереньки и медленно встает, крутясь и потягиваясь на ходу, ощупывая и выгибая спину.
– Пошел. Вон. Из. Моего дома, – как можно спокойнее, без крика отчеканиваю я, чтобы не разбудить Картера с Гэвином.
– Скажи ему, что я его люблю и что мое влагалище по нему скучает! – неистово орет в телефон Дженни.
– Дженни просит передать, что тебе надо УНОСИТЬ СВОЮ ЖАЛКУЮ ЗАДНИЦУ ИЗ МОЕГО ДОМА!
– Э‑э‑э‑э‑э‑эй, это не то, что я сказала, – ворчит Дженни.
– Дженни, я тебе перезвоню.
Отключаю телефон и уже открываю рот, чтобы еще раз потребовать от Дрю убраться из моего дома (на тот случай, если в первые два раза он меня не расслышал), как вдруг на кухню вбегает Гэвин, все еще в пижаме.
– Привет, дядя Дрю! – восторженно кричит он и бежит к Дрю. Только-только Дрю стал наклоняться, чтобы поздороваться с Гэвином, как тот отводит локоть назад и вмазывает своим кулачком прямо Дрю между ног.
Дрю, охнув, падает на колени, а я смеюсь. Знаю, не полагается смеяться, когда твой ребенок делает то, чего делать нельзя, но всей душой чувствую, что Дрю получил по заслугам. Только что я нашла его спящим без задних ног посреди стола, за которым мы едим. Ему еще повезло, что я не остановила Гэвина и не дала ему бейсбольную биту.
– Гэвин, братан, у нас же правило есть!
При звуках голоса Картера я поворачиваюсь и вижу, как он входит на кухню, потирая со сна один глаз. Чмокает меня в щеку и, обойдя, приседает, чтоб быть лицом к лицу с Гэвином.
– Гэвин, какое у нас было правило? – спрашивает Картер, в то время как Дрю, вцепившись обеими руками в пах, то ли в кашле заходится, то ли подвывает как-то чудно. Мне это напоминает звук, который издает воздушный шарик, если защипнуть и растягивать его отверстие, медленно выпуская воздух.
– До обеда никаких ударов по яйцам, – отчеканивает Гэвин.
– Правильно, до обеда никаких ударов по яйцам. А ты знаешь, сколько сейчас времени? – спрашивает Картер.
– Я время узнавать не умею, – заявляет Гэвин.
– Но ты уже пообедал? – спрашивает Картер.
– Нет.
– Значит, сейчас до обеда. Извинись перед дядей Дрю.
Гэвин вздыхает и поворачивается лицом к Дрю, уже наконец-то переставшему стонать и занятого подъемом на ноги.
– Извини, что я до обеда ударил тебя по яйцам, – бормочет Гэвин. Потом отводит взгляд от Дрю и обращает его ко мне: – Теперь мне можно хлопьев?
– Разумеется, малыш, – говорю я ему с улыбкой, беру за руку и веду к кухонному стулу. Один взгляд на стол, и я меняю курс, подводя сына к табуретке у островка-стойки. Придется теперь Дрюшкину задницу со стола вытравливать, прежде чем мы вновь сядем есть за ним.
– У меня в данный момент яички прямо в желудке сидят. Как ты способен даже думать о хлопьях? – изумляется Дрю и, прихрамывая, идет к стойке, забирает ключи.
– Твои яички тупые, а я есть хочу, – отвечает Гэвин, набивая рот овсяными хлопьями, пока я наливаю молока ему в миску.