Я фыркнула, и печаль мою разом сменило раздражение.
– Нет, – говорю, – так прямо он не подошел и не сказал, но я и без того видела. И… не знаю, еще куча мелочей была… там, сям… Он до жути странно вел себя на вашем предсвадебном банкете… шампанское у меня из рук вырвал… еще все время твердил, что не потащит меня к алтарю, да как он рад, что ему не приведется нервы трепать из-за того, чтобы у моего отца позволения испрашивать, потому как Папаня до сих пор наводит на него дикий страх.
– Хм, не хочу свою задницу не в свое дело совать, но… А ты не думаешь, что, может, он несет всю эту ахинею потому, что знает, как ты в целом относишься к браку? Может, на самом деле он хочет жениться на тебе, но не желает на тебя всем этим страх нагонять, поскольку ты четко заявила, что твои родители навеки отбили у тебя охоту к такому делу, – произносит с заднего сиденья Дженни. Ее прозорливость поражает.
– Я балдею, но я с Дженни согласна. До тех пор пока ты не сядешь и не поговоришь с ним об этом, ты просто так и будешь делать поспешные выводы да себе же на голову несчастья устраивать. Я тебя люблю, Клэр, но ты ведешь себя как сущая засранка, – выговаривает Лиз, заезжая на автостоянку «Взрослого Мага». – Ты ж знаешь, что случается, когда начинаешь не видеть и понимать, а гадать да представлять.
Я громко вздохнула:
– Ты ставишь в глупое положение и себя и меня.
Лиз точнехонько вписала машину в свободное место рядом с ребятами, выключила двигатель, но даже не шевельнулась, чтобы выйти из машины.
– Нет, это ты ставишь в глупое положение себя. Я что, мне до такой самодрочки воображения никогда не взлететь, – отвечает она. А после наставительно убеждает: – Ты любишь Картера, и совершенно очевидно, как сильно он обожает тебя. Перестань мудить белым светом, наберись мужества и поговори с ним. Сядь рядом, расскажи ему, что на самом деле у тебя нет никакого полуночного пристрастия к порно, зато ты тайком смотрела по телику передачи про свадьбы и в холодном поту и домашних тапочках, нацепив темные очки и накинув шинель, рыскала по журнальным полкам в бакалейной лавке, просматривая брачные журналы, словно какая-то забитая домохозяйка, желающая почувствовать себя «Игривой девчушкой».
– О‑о‑о‑о‑о, я люблю «Игривую девчушку»! – восклицает Дженни. – Мне его прописали. По нему я месяц назад выучилась брать глубоко в горло, свешиваясь головой с края кровати. Ну, знаете, как в кино типа «Сорокалетний девственник», где этот актер выкрикивает имя той девчушки, когда его разбирать начинает? Дрю имя какой-то кинозвезды выкрикивал, когда кончал. Это было так улетно.
– Ой, бога ради, Дженни. Слишком много сведений, – говорю я ей, морщась и прикрывая рот рукой, силясь проглотить комочек рвоты, застрявшей у горла, когда я представила себе этот момент в спальне Дженни и Дрю.
– Слушай, ты вполне здорова? Аж позеленела вся, – говорит Лиз, открывая дверцу и выбираясь на свежий ночной воздух.
Я делаю глубокие вдохи-выдохи, веля желудку успокоиться, а не выталкивать обратно из себя ужин.
– Кстати, а что еще за чертовщина с питьем шипучки «У Лоренцо»? Это уж типа богохульства, – говорит мне Лиз, нажимая кнопку автоблокировки дверей на ключах от машины, на что та подает в ответ один гудок. – Ты ж не забеременела, нет?!
Они с Дженни принялись гоготать, направляясь впереди меня навстречу ребятам, стоявшим у входа и уже державшим для нас открытыми двери магазина.
Я шла позади, немного отставая, и улыбка понемногу таяла у меня на губах, пока я мысленно производила подсчет. В нескольких шагах от входа я встала как вкопанная и с ужасом воззрилась на Картера.
Он одарил меня улыбкой, от которой сердце всегда замирало, я же, вскинув руку ко рту, метнулась в кусты по краям дорожки, изрыгнув из себя прямо на газон два куска пиццы, два стакана шипучки и собственное достоинство.
Пока мы ходим-бродим меж прилавков и стеллажей «Взрослого Мага», внимательно приглядываю за Клэр. После того как ее вырвало, выглядит она получше, но мне все равно не по себе. Раньше я ее никогда немощной не видел, если не считать похмелий, и оттого чувствую себя как на иголках. Меня выводит из себя, что ее какая-то болячка одолевает, а я ничего не могу сделать, чтоб ей стало получше.
– Да тут кругом про погоревшую мошонку прописано, – орет с другого конца прохода между полками Дрю, вертя в руках свечку, которая, плавясь, обращается в массажный крем. Его крик обрывает нить моих мыслей.
Беру Клэр за руку и пожимаю ее, пока мы проходим мимо ряда полок, рассматривая по пути то, что на них выложено. Краем глаза внимательно слежу за ней, стараясь не пропустить на ее лице предостерегающих признаков на тот случай, если понадобится быстренько вывести ее из магазина в ближайшие кустики.
– Я отлично себя чувствую, перестань на меня пялиться, – произносит Клэр, не глядя на меня.
– Извини, просто хочу убедиться, что тебя не стошнит на ковер. Тут пол заляпан всяким испражниловом, но только не тошниловом, мне кажется.
– Ах, как это отвратительно, – смеется в ответ она.
Видя, как она улыбается, я малость успокаиваюсь. Если она способна улыбаться, значит, не умирает от какой-нибудь ужасной безымянной болезни.
Внезапно Клэр останавливается и, храня серьезное выражение на лице, оборачивается ко мне.
– Видишь? – заговорщицки шепчет она. – Вот почему ноги моей никогда не было ни в каком таком месте. – Она смотрит через плечо, потом вновь переводит взгляд на меня. – Взгляни на того противного старикашку, вон там, перед контейнером с дисками, где написано: «Купи один и получи второй бесплатно». Ему только крема «Райян» для бритья интимных мест недостает, чтобы прямо посреди магазина выпростать из штанов свой елдак и начать брызгать в нас своей слякотью, ну, как в «Молчании ягнят».