Такому не бывать.
– А‑а‑а‑а, ты по Лиз скучаешь, да? Я знаю, что тебя развеселит. Я сейчас позвоню Дрю, попрошу его приехать сюда и помочь тебе заморозить все эти вкусняшки, что ты наготовила для завтрашнего детского праздника. Он сегодня отпросился с ночной, но мы еще никаких планов не строили. Я тебе говорила, что его мать печет дивное печенье? Такие чудо-пышки, она их для больного дяди Дрю готовит, так тот просто без ума от них, только знай просит еще и еще. Я попрошу Дрю принести тебе несколько штучек, чтоб ты попробовала. Может быть, они хоть малюсенькую, а высекут искорку из твоего соображалистого таланта? Ты сможешь впрячь нас в работу, расслабиться и хоть разок полакомиться печеньем, которое испек кто-то другой, – болтала Дженни, выуживая из кармана мобильник и принимаясь набирать номер. – И не забудь, тебе еще интервью давать журналу «Лучшая выпечка», мы могли бы заранее обговорить кое-что по нему.
Пусть теперь я посвящена в интимную жизнь Дженни и Дрю куда больше, чем когда-либо желала, пусть звук ее жужжащего голоса вызывает у меня головную боль, только вынуждена признать: решение нанять ее помочь разобраться со всем своим подсобным хозяйством было проблеском гениальности. Она закрепила за мной собственное доменное имя вместо интернет-сайта, в адресе которого значились слова «бесплатно_каждому», и как только я запретила Дрю запихивать изображения его члена с ноготь большого пальца в раздел «обо мне», сайт воистину стал выглядеть очень профессионально. Покупатели могут делать прямые заказы и даже печатать купоны – благодаря Дженни. Она так организовала мой распорядок, что я могла работать в те три дня на неделе, когда Гэвин не ходил в сад, и каждый день видеть Картера перед тем, как он уходил на работу, еще она пробила для меня интервью в студии на местной новостной телепрограмме, договорилась с тремя местными журналами, имеющими дело с выпечкой, о публикации интервью со мной (первое из них и было назначено на завтра).
Еще несколько дней, и моя лучшая подруга, вернувшись из своего медового месяца, будет дома, и тогда я смогу посоветоваться с ней насчет Картера. Я настолько боялась сказать или сделать что-то, что отпугнуло бы его, что, может, и перегнула палку. Когда сегодня утром он спросил меня, не хочу ли я побольше сливок в кофе, я ответила: «Кстати о сливках. Почему это женщины одеваются в белое на своих свадьбах? Свадьбы – это глупо. Вступившие в брак люди – глупо. Кажется, я большой палец сломала».
Нет, не знаю я, с какой хрени я сказала ему, что сломала большой палец. В панику ударилась. И теперь, я вполне уверена, он считает, что мой кажись-сломанный-большой-палец – это результат привычки смотреть по ночам порнографию, порожденный либо чересчур быстрым нажатием кнопок воспроизведения и обратной перемотки, либо чересчур быстрым нажатием МОИХ кнопок. Не хочется, чтоб он всякий раз, едва глянув в мою сторону, забивал голову любым из этих вариантов.
Остаток дня я провела, стараясь придумать способ убедить Картера, что я не собираюсь принуждать его к женитьбе на мне, и в то же время быть уверенной, что не выгляжу при этом так, будто мне необходим тридцатидневный курс в клинике Бетти Форд. Еще я старалась придумать что-нибудь новенькое для продуктов, которые могла бы выставлять в кондитерской глазированными в шоколаде. Покрытые шоколадом картофельные чипсы и дробленые крендельки, смешанные вместе, пошли на ура, стали в последнее время одной из главных завлекашек. Мне нужно нечто забавное и новое, чтоб было про что говорить завтра утром в интервью для журнала, так что я отмела в сторонку все думы о роковой судьбе и сосредоточилась на том, что умела лучше всего. Ради такого мне уже и визит Дрю нипочем. При его-то аппетите, уверена, мы можем сварганить что-нибудь захватывающее.
– Эти шнобрикосы на вкус сущие ШНОБРИКОСЫ! – воплю я.
Где-то на далеких задворках моего разума зашевелилась мысль. Лизнула-то я всего этикетку (из тех, что «поскреби и понюхай») глазированной шоколадом клубники, которую Дженни прилепила на мою тишотку, только мне было все равно.
У нее запах, как у вкусного запаха. Как у шнобрикосов на горе липучего клея. Почему это люди не едят клей? Он – вкуснятина. Шнобрикосы должны стать нашим национальным фруктом.
– Я должна покрывать эти наклейки шоколадом и продавать их, – бормочу я, продолжая водить языком по засунутой в рот нижней кромке своей тишотки.
Дрю смеется, я перестаю маниакально вылизывать липучку и перевожу взгляд на него. Моргаю всамделе здорово и стараюсь, чтоб он виделся в фокусе, но ничего не получается. Похоже, я типа смотрю на него в перевернутый бинокль. Он всамделе маленький и всамделе, всамделе очень далеко. Чую, голову мою раскачивает из стороны в сторону, а я то и дело с усилием раскрываю глаза всамделе широко, чтоб видеть почетче. Не получается. Поднимите руку, сложите пальцы в кулак и поднесите к глазу. Раскройте кулак чуток, чтоб сквозь него свет проходил… вот именно это я сейчас и вижу.
Может, в том-то все и дело. Вокруг меня кто-то все время ходит кругами, и все подносят к моему глазу кулаки.
Принимаюсь молотить руками вокруг головы, отбиваясь от невидимых кулаков, пока не начинаю натыкаться на всякую всячину и сметать со стоек всякую хрень. Я на семьдесят четыре процента уверена, что учиняемый мной при этом грохот пугает этих засранцев, и они проваливают вместе со своими подлыми кулаками.
– Этот шоколад жжет мне руку! Е-МОЕ, ОН ЖЖЕТСЯ! ЗАЧЕМ ОН ЖЖЕТСЯ?
Если прищуриться, то можно различить Дрю: он отвел руку в сторону, а с руки стекает горячий растопленный шоколад.