– Рука у тебя вкусненько смотрится, – сообщаю я ему, опять рассеянно тащу в рот тишотку и принимаюсь ее жевать.
– Это САМАЯ лучшая идея, – заявляет Дженни, помогая Дрю донести его руку до раковины и держать над ней, чтобы не капало на пол. – Все с ума посходят от вымазанного в шоколаде Дрю. Не забудь во время интервью сказать, что это была моя идея. Хочу, чтобы меня стали за нее уважать.
Чую, как моя головка согласно кивает вверх-вниз, вижу все вокруг то в фокусе, то совсем размыто и никак не могу въехать, отчего это вдруг стены на меня надвигаются. Смотрю вниз, а ноги мои не двигаются. Оглядываюсь и вскрикиваю: стена уперлась мне прямо в нос.
КАК ЭТО, ЕДРЕНА-ПЕЧЬ, СТЕНА ДОБРАЛАСЬ ДО МОЕГО НОСА?!
– Клэр, – кричит мне Дженни, – кончай стенку обнюхивать. Там уже никакого вкуса не осталось.
Глупая стена. Слишком уж быстро она вкус теряет.
Делаю шаг от стены и поднимаю глаза к потолку. У меня весь потолок в маршмэллоу.
Смешное слово – маршмэллоу.
– Ммммммааааааррррршшшшммммээээллллооооооууууу. Кто придумал это слово? Потрясное слово. Вот интересно, а раньше его как-нибудь по-другому называли? Типа шмашмусы. Только народ не мог выговорить «шмашмус», и детки плакали, потому как им всамделе хотелось шмашмусов, но произнести его они не могли, вот их мамаши и совали им всякие печенья, когда деткам всамделе и хотелось-то только шмашмусов. Детки плакали, родители плакали, улицы были забиты народом, которому только и хотелось что шмашмусов. Полная анархия, братцы. Спорить готова: вот она, подлинная причина второй мировой войны. Один большой шмашмушный заговор, о котором правительство не желает, чтоб мы знали.
– Клэр, – на полном серьезе обращается ко мне Дженни, – ну ты и голова!
– Я знаю, а что?
Я должна зажечь огонь и наделать Ш’мусов.
– Быстро, кто-нибудь, дайте мне зажигалку, МИГОМ! – ору я.
Дрю спрыгивает со стойки, действуя одной рукой, достает из кармана свой мобильник и начинает тыкать в кнопки, держа свою ошоколаденную руку подальше от тела.
– Ты что, копов вызываешь? От, блин! ДЖЕННИ, БЕГИ! ЛЕГАВЫЕ! – воплю я, бегая кругами вокруг кухонного островка.
Слышу, как где-то в отдалении плачет Дженни. По крайности, я думаю, что плачет Дженни. А может, это и я.
Я плачу? Лицо у меня всамделе какое-то гадкое и мокрое. Типа мокрой рыбы.
– Дайте мне вон ту ры-ы‑ы‑ыбу. Дайте мне вот ту ры-ы‑ы‑ыбу из рыбного филе, о‑о‑о‑ой!
Жаль, из «Макдоналдса» нет доставки. Хочется немного кетчупа.
Дрю попадается мне на дороге, и я врезаюсь в него. Он сует свой мобильник мне в руку и улыбается:
– Рад приветствовать. А теперь ступай на кухню и напеки мне Ш’мусов, подруга!
Прижимаю мобильник к груди и благодарно поднимаю взгляд на его хозяина. Но того наверху больше нет, он внизу. Все ниже, ниже, ниже, типа крошечный карлик. Сощуриваюсь и нагибаюсь, чтобы видеть его получше. А он прыг-скок, прыг-скок, и я точно чую, что он старается меня за коленки укусить. Он похож на покрытого шоколадом жевуна из Страны Оз, и он сердится.
Почему жевуны всю дорогу такие сердитые? Они состоят в клубе «Гильдия лилипутов». Мать ее так! – «Гильдия лилипутов»! Всю дорогу – одни лилипуты. Жевуны – неблагодарные мелкие мерзавчики. Те лилипуты умерли, так что можете радоваться. ПОЧТЕНИЕ К ЛИЛИПУТАМ!
– Это что, мать вашу, тут творится? – вопрошает Картер, появляясь на кухне кондитерской.
– От, фигня, конец забаве! ПРЯЧЬТЕ ПЕЧЕНЬЕ! – орет Дрю, плюхаясь животом на пол, и по-пластунски ползет прочь с быстротой, на какую только способен.
15. Попросту скажи некрофилии «нет»
Когда бригадир сказал, что я могу взять отгул, я аж дыхание затаил, никому ни слова не сказал. Бугор еще фразу не окончил, а уж рабочий рюкзак болтается у меня на плече, а сам я на всех парах несусь по заводу к проходной. У нас двоих недостает: Джим все еще медовый месяц справляет, а Дрю отгул взял, – так что редкостная штука, что людей все равно хватает и можно кого-то отпустить домой. Ни за что не собираюсь дать хоть кому-то шанс передумать. Все мысли только о том, что скоро увижу Клэр.
За неделю куча всяких мыслей прокрутилась в голове, и сейчас хочется просто обнять ее и как-то увериться, что между нами все как надо. С самой свадьбы Лиз и Джима она и вправду говорила странные вещи – о них-то я и думал не переставая.
Неужели она всерьез считает брак глупостью? Может, в ее представление о счастье не вписывается, что надо с кем-то быть вместе до конца жизни? Никак не скажешь, что ее родители подали ей хоть сколько-нибудь хорошие примеры, как отыскать суженого или суженую по гроб жизни и жить с ним или с ней в вечной любви. Они супругов поменяли больше, чем Дрю – подштанников. Только я ведь вижу, как у нее не раз глаза оказывались на мокром месте, когда она по телевизору смотрела про какую-нибудь свадьбу или про то, как предложение делают, думая, что я не вижу, так что, по-моему, полностью такую возможность она не отвергает.
Черт, может, отвергает она как раз меня? Может, она не хочет выходить замуж как раз за меня? От такой мысли у меня живот сводит. Все в ней наполняет меня таким счастьем, какого я в жизни не испытывал. У меня сто лет не возникало желания стать в одночасье отцом, зато теперь я знаю: без этого мне уже жизни нет. С самой этой свадьбы в прошлые выходные я только о том и думаю, какой вид был у Клэр, когда она стояла посреди танцпола, держа в руках только что пойманный букет цветов.
У нее сияли глаза, а улыбка на ее лице освещала весь зал. От этого мне стало жаль, что мы не на нашей свадьбе присутствуем, что это торжество не нашей любви. Я даже в карман полез, чтоб вынуть кольцо, которое всегда носил с собой, и перепугался, когда не почувствовал под пальцами коробочку. Мне понадобилась минута, чтобы сообразить, что в то утро перед самым выходом я решил оставить его дома. Я навидался достаточно свадеб, где был Дрю, чтобы догадаться: будут и танцульки брейка, и смокинги пойдут по кругу, а потому кольцо терять не хотелось. После же того КАК она среагировала всего лишь на предположение, что Дрю с Дженни способны обручиться на предсвадебном банкете, мне оставалось только радоваться, что я кольцо дома оставил. Стоял там, смотрел во все глаза на нее со свадебным букетом в руках и едва не заставил себя свершить нечто, для Клэр ненавистное: будь кольцо у меня в кармане, я б себя нипочем не сдержал.